Ныне я повелеваю и заклятье налагаю… в смысле, выкладываю несколько стилизованный перевод исландской народной сказки, начало (побуду сетевой Шехерезадой и повыкладываю сказку частями). Фольклористами эта сказка рассматривается как версия истории о Золушке – так оно и есть, хотя нижеприведенный вступительный мотив больше напоминает сказку о Белоснежке (или о пушкинской мертвой царевне – кому что больше по сердцу). Мне очень нравится эта версия сказки своим особым очарованием, большей развернутостью по сравнению с общеизвестной версией Перро, насыщенностью элементами волшебства и мифологическими существами, а также суровой нордической логикой поведения персонажей.
Согласно Уильяму Говарду Карпентеру, присутствующая у всех скандинавских народов история о Золушке и ее туфельке существует в Исландии в двух очень схожих версиях (обе версии приведены в двухтомнике собранных Йоном Арнасоном народных сказок Исландии), на основании чего можно предположить, что либо в их основе лежит один и тот же источник, либо одна является более поздней расширенной вариацией другой. Скорее всего, верно первое предположение, поскольку, хотя у этих историй много общего, в каждой из версий присутствуют мотивы, характерные только для нее одной. При этом, разумеется, совершенно невозможно установить, когда история пришла в Исландию, однако на ее нынешней форме лежит явная печать Средневековья; кроме того, в ней угадываются характерные исландские черты: так, в первой упоминается «скамья невесты» (в древнеисландских свадебных празднованиях невеста и подружки невесты сидели на «скамье невесты»: невеста в центре, подружки по бокам; скамья невесты представляла собой почетное место в центральной части помоста в возвышении зала), в обеих – внесение невесты на руках в дом жениха, где праздновалась свадьба, — все это обряды, часто описываемые в Сагах, однако давно утраченные наравне с другими древними обычаями.
Ниже приводится первая часть перевода второй, расширенной версии сказки (с одним лишь элементом, заимствованным из первой версии: именем Кроки, не упоминающимся во второй версии, но крайне удобным для использования в довольно длинном тексте).
Народное творчество не принято стилизовать с тем, чтобы максимально сохранить форму, свежесть и простоту оригинала; кроме того, стилизация переводит сказку из разряда народной в категорию авторской, однако в силу ряда факторов, как-то:
1) у меня это первая работа со сказкой;
2) сказки я люблю и после долгих поисков там и сям знаю, что их-то и люблю больше всего;
3) обещанием бороться с перфекционизмом – не в положительном смысле этого слова, который ему сейчас неоправданно часто приписывается, а в самом что ни на есть отрицательном, когда выполнение элементарной вещи затягивается на недели, а то и на месяцы, из-за патологической боязни что-нибудь сделать не так, в результате чего многое из задуманного не выполняется вовсе и лежит дремучими гигабайтами на дисках компьютера;
— собственно, из-за всего этого я и решила дать волю экспериментаторским побуждениям и стала печатать, что печатается, под мягкий шепот стоящего возле уха (правого или левого – пока не разобрать, жисть покажет) Сергея Тимофеевича, славного земляка нашего.
N.B.: Исландским языком я не владею, поэтому сказку перевожу с английского, неустанно сверяя с исландскими текстами и ковыряясь в словарях и справочниках. Красивые картинки с большой любовью и старанием не дорисованы мною.
Итак…
Сказка о Мйадвейг, дочери Мани
Сказывают, что во времена стародавние незапамятные на острове северном посередь моря-океяна была страна чудесная с лугами зелеными и закатами красными, и правил той страной конунг почтенный и доблестный.
|
Волосы его, борода и усы его долгие отливали серебром точно ночное светило небесное, посему звали того конунга Мани, что значит «Луна». И была у того конунга и жены его возлюбленной дочь-красавица статная да ладная с кудрями медовыми и стопою легкою, и звали ее Мйадвейг. И так любил Мани дочь свою ненаглядную, хорошую и пригожую, что повелел он построить для нее домик прекрасный с убранствами дивными и роскошными и дал ей в услужение множество челядинок верных да расторопных. И жилось Мйадвейг отрадно и утешно, ибо матушка ее с батюшкой и все подданные их души в ней не чаяли да нарадоваться на нее не могли.
|
Но вот настал день темный, мрачный и пасмурный и принес беду великую, и одолел мать Мйадвейг, жену Мани, недуг тяжкий, хворь немилосердная, и скончалась жена конунга смертью скоропостижною.
|
|
И скорбел по ней Мани скорбью безутешною, тосковал тоской безмерною, кручинился кручиной безбрежною, сон потерял, есть-пить перестал, все дела государственные и прочие занятия мелкие да важные забросил, а лишь ходил изо дня в день с дочерью своею Мйадвейг на могилу безвременно почившей супруги своей оплакивать ее слезами горючими. И решили тогда советники конунговы, что нехорошо сие, и пришли к конунгу и держали речь и дали ему таковой совет, дабы женился конунг сызнова на женщине достойной и благообразной.
|
|
|
Услыхал Мани таковой совет и сперва осерчал и разгневался, однако же взял время на раздумье три дня и три ночи, а на день четвертый вышел к своим советникам и повелел двоим из них, самым верным да самым надежным, снарядить корабль и отправляться вместе со свитою многочисленной на поиски новой супруги для конунга.
|
Долго ли, много ли странствовали советники – того не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Но вот как-то сбились они с пути: куда плыть, что делать – не ведают; наконец увидали они землю невиданную, на картах никаким пятном иль закорючкой не отмеченную, да решили попытать судьбу, направили к ней корабль и сошли на берег. Раскинулись перед ними земли пустынные, глухие и безлюдные, и пошли они по пескам сыпучим и лесам дремучим искать жилье человеческое, но не нашли ни души. |
Пригорюнились путники изможденные, присели отдохнуть с дороги долгой и стали совет держать, что след делать дальше. Вдруг заслышали они в удалении песнь арфы сладкозвучной, сладкозвучной и сладкопевной, и почудилось им, будто ничего чудесней они отродясь не слыхивали. И пошли они на звук тот слух услаждающий, покуда не завидели шатер из шелку чистого, а в шатре – красу темноокую, на арфе играющую, и подле нее девочку малую одного с Мйадвейг возраста. И так перепугалась красавица писаная, завидев столько людей чуждых, в ее шатер пожаловавших, что побледнела она белее снега горного, уронила арфу наземь и лишилась чувств. А когда же пришла она в себя, то стала расспрашивать гостей незваных о странствии их и о том, зачем в ее шатер пожаловали. И ответили путники, что де сбились они с пути, что отправил их в края чужие да земли неведомые Мани луновласый, конунг страны славной, что на острове северном посередь моря-океяна, бо де умерла жена его возлюбленная и глубоко скорбел он об утрате ее. И засим спросили советники конунговы красавицу темноокую, кто она такая будет и чем в жизни занимается, бо де пришлась она им по сердцу и полюбилась очень.
|
Назвалась тогда краса темноокая и поведала, что де была она супругой правителя могущественного в землях неподалеку лежащих, что вот, пришло в их владения войско многотысячное, разорило страну и погубило супруга ее, и что возжелал вожак того войска сделаться ей мужем и обладать ею. И молвила, что не перенесла бы такого бесчестья, а посему бежала вместе с дочерью своею Крокой сюда в земли пустынные в надежде на спасение.
|
И понравились речи ее советникам Мани и сочли они жену сию парой достойной конунга своего, да и посватали ее за него. Она же ответствовала, что замужество новое не прельщает ее, однако же поддалась на уговоры их пылкие. И взошли тогда на корабль советники конунговы со всею свитою многочисленною, с новой спутницей их темноокой и с дочерью ее Крокой, и дул им ветер попутный и радостный на всем пути их к владениям конунга достославного.
|
Смотрит конунг на море в нетерпении и ожидании, ждет возвращения посланников своих верных. Едва показались паруса на горизонте – тотчас оседлал Мани коня своего и помчался к пристани. Причалили корабли, сошли на берег советники конунговы со всею свитою многочисленною, а с ними – гостья красоты невиданной и неописуемой, и как увидел ее конунг, так тут же и забыл грусть-тоску свою безысходную. И закатил тогда конунг свадьбу пышную с пиршествами богатыми да гуляниями веселыми, и праздновали ту свадьбу семь дней и семь ночей да еще семь дней и еще семь ночей. А справив свадьбу, снарядился конунг Мани в путь-дорогу, дабы собрать дань со своих подданных да решить другие дела государственные.
|
Тем временем сидит дочь конунга Мйадвейг в своем домике чудесном, занимается делами своими девичьими да скучает по батюшке. Вот, пришла к ней мачеха новоявленная да сказала, что де одиноко ей в доме с одними слугами и что она хочет выйти прогуляться да развеяться, да и попросила дочь конунгову сопровождать ее, и та согласилась, и пошла с ними вместе Крока, девочка, новой жены конунга дочерью звавшаяся. И пока шли они по земле, добрыми людьми населенной, радушна да приветлива была жена конунгова с падчерицей своею, улыбалась, смеялась и смотрела ласково да любезно. И вот сказала жена конунга, что де страсть как ей хочется пройти по лесным тропинкам да полюбоваться на деревья вековые огромные да травы дивные, дотоле ею не виданные. И пошли они тропами лесными все глубже и глубже в лес дремучий, пока всякая тропа людскою ногою проложенная не скрылась из виду, а не остались одни лишь тропки звериные. Остановилась тогда жена конунгова, да и говорит Мйадвейг:
|
– Стала я теперь женой отца твоего и быть мне отныне матерью твоею, а дочери моей Кроке – сестрою твоею, обменяйтесь же теперь одеждами своими в знак родства и дружбы вашей на веки вечные.
И сняла Мйадвейг тогда платье свое, и Крока сняла наряд свой, и обменялись они одеждами своими, и облачилась Мйадвейг в наряды Кроковы, а Крока – в платье Мйадвейгово.
|
И произнесла тогда новая жена конунга таковы слова колдовские темные:
– Ныне я повелеваю и заклятье налагаю: да станут Крока и Мйадвейг и челом, и станом, и всей наружностью своей одинаковы, дабы впредь ни одна душа живая не могла их различить.
И стала Крока после произнесения слов таковых как две капли воды похожа на Мйадвейг, так что даже конунг Мани, Мйадвейг родимый батюшка, не смог бы их отличить. И связали тогда Крока с женой конунговой Майдвейг, в Кроковы наряды облаченную, и бросили в лесу дремучим на съеденье зверю лютому.
|
Воротившись назад, поселила жена конунгова дочь свою в домике Мйадвейговом, и хоть изменился норов и повадки девицы, но все же никто ничего не заподозрил, а о странной девочке, прибывшей на корабле с новой супругой конунга, никто не знал и потому не беспокоился.
|
В лесу же дремучем звери воют, шорохи слышатся, тьма сгущается, холод к костям подбирается. Накрыла ночь покрывалом черным да беспросветным каждое деревце да травинку каждую, и заснула страдалица бедная, холодная да голодная, от горя и отчаянья. И приснилось девице, будто тьма промеж деревьев расступилась пред сиянием прекрасным, а в сияньи том Мйадвейг мать покойная явилась. Освободила она Мйадвейг от пут ее и дала ей скатерть волшебную самобраную да нарекла никогда не съедать все до последней крохи, что на скатерти той появляется, да никому ее не показывать, мачехи же с дочерью ее велела пуще огня беречься. Проснулась Мйадвейг и увидела, что явленное во сне истиной оказалось.
|
Жена же конунгова про Мйадвейг не забывала и имела опасения, что жива еще падчерица неугодная, посему послала дочь свою тайно, ото всех украдкою, разузнать да повыведать о ней. Отыскала Крока Мйадвейг в лесу дремучем и увидела, что та жива-здорова да лицом румяна. И стала она Мйадвейг расспрашивать, как удалось ей от пут освободиться да не умереть с голоду безо всякого пропитания, когда же не добилась ничего, то пошла на уловку да сказала коварная, что де нехорошо поступила мать ее, жестоко и неправедно обошлась с девицей, и что коль скоро разделяют они лицо одно и наружность одну, то должны впредь разделять и судьбу одну и изгнание; когда же воротится конунг Мани, то и рассудит их по справедливости. Не очень поверила Мйадвейг речам девочки, да что поделать – пришлось согласиться. Когда же стемнело, улеглась Крока под деревом да притворилась спящей. Отошла тогда Мйадвейг в сторонку, расстелила скатерть волшебную самобраную, и накрылась скатерть та яствами всяческими да питиями усладными. Увидала то Крока, подскочила к Мйадвейг, схватила скатерть самобраную да во всю прыть понеслась восвояси; Мйадвейг же сказала, что де еда ей эта никогда не понадобится, ибо суждено ей умереть смертью лютою.
|
Залилась Мйадвейг слезами горючими да пошла по лесу, не разбирая дороги, куда глаза глядят. Долго ли, коротко ли бродила Мйадвейг по лесу дремучему – того не знаю и не ведаю; скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец присела девица неприкаянная под сосною одинокою да заснула от усталости и изнеможения. И приснилось ей, что снова явилась к ней мать ее покойная, что укорила ее за неосторожность да неосмотрительность и сказала, что коли уж так вышло, то должно девице отправиться к морю и найти на полуострове домик запертый – запертый, да с ключом в замке. Дом тот надобно обойти трижды по ходу солнца и еще трижды против хода солнца да поворачивать ключ, всякий раз проходя мимо двери, – дверь и откроется. В месте том чудесном никогда ей не будет одиноко, время станет одним мгновением прекрасным и никакое око недоброе не сыщет ее там. |
Напоследок же сказала матушка:
«К морю там ручьи стремятся
Птички весело шебечут,
Там баранчики резвятся
И закатом красен вечер».
|
|
Проснулась Мйадвейг и сделала все, как было велено; и случилось все, как было сказано, и каждый день в доме том был чудесней прежнего. |
(to be continued…)
|
Ай спасибо.