Долго ли, много ли времени провела Мйадвейг в своем домике дивном, никем не замеченная и не потревоженная, – того не знаю и не ведаю; скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. В один же день ясный солнечный захотелось ей выйти на прогулку по большой земле, и пока гуляла, увидала она флот кораблей, к причалу направляющихся. Испугалась девица, побоялась быть обнаруженной и со всех ног побежала назад к домику своему спасительному, да пока бежала – обронила туфельку и потеряла по дороге. А туфелька та была дорогая, златыми нитями расшитая да ценными каменьями украшенная. 

Командовал же флотом сын конунга другой вотчины, прибывший в земли оные, дабы просить руки Мйадвейг, дочери Мани.

Вот, сошел он с корабля да на пути своем нашел туфельку девичью, столь легкую и изящную, что дал обет в сердце своем жениться лишь на той, кому она принадлежала.

Утерли слезы дщери покалеченной, нарядили в одежды пышные, украсили цепями златыми да брошами самоцветными да вывели в зал к сыну конунга. Крока из себя улыбку выдавила, на сына конунгова глазами зыркнула, подол платья подняла да ножку рубленую в туфле выставила – посмотрел молодец и увидел, что подошла туфелька. Посватал тогда сын конунга за себя Мйадвейг, дочь Мани, получил согласие благосклонное, да изъявил намерение ехать сперва со своею нареченною в родную вотчину, а засим вернуться и пригласить гостей на празднование. На том и порешили.

Проплывая же мимо места, где жила Мйадвейг в одиночестве, услыхал сын конунга щебетание пичужье, да стал прислушиваться, поелику обладал мудростью понимать язык птичий. И вот что он услышал:

«Вот плывет на корабле

Пятка тесаная, кровью мараная;

Дочь Мани же на земле –

Была б она тебе невеста славная.

Воротись назад, сын конунга!»

Не поверил поначалу молодец тому чириканью, однако же насторожился и стал внимательнее к своей обрученке приглядываться. Увидел он, что странно ведет себя девица, взял дощечку мерную рунную, свойствами магическими обладающую, приложил к плечам ее, и обернулась она в миг оный великаншей гадкой уродливой. Вознегодовал тогда сын конунга, пришел в гнев неописуемый и понудил ее рассказать все о себе и матери своей; когда же она все выложила, заколол ее да уложил в двенадцать бочек с солью, а оные бочки повелел поместить на корабле отдельном, порохом набитом, где никого и ничего больше не было.

Засим спустил он лодку на воду, сошел на берег, отыскал жилище Мйадвейг и открыл дверь с помощью сведений, птахами переданных. В доме же нашел он девицу столь прекрасную и грациозную, что ни в сказке сказать, ни пером описать, сказал слова приветственные, назвался сам и ее спросил, кто она такая будет. Ответила девица, что зовут ее Мйадвейг, что отец ее – конунг Мани, что пришлось ей скрываться от глаз людских и жить в уединении из-за злой мачехи происков. 

Поведал тогда ей сын конунга, что известно было ему о Кроке и ее матери, засим вынул туфельку, на берегу найденную, показал Мйадвейг и надел ей на ногу. И увидел он, что в пору туфелька пришлась и что была у Мйадвейг к ней пара.

Долго ли, много ли ждали они возвращения конунга – того не знаю и не ведаю; скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Когда же вернулся Мани, явился в покои его сын конунга и пригласил его с супругою вместе на свадебное пиршество. Принял Мани приглашение с радостью, а жена же его отказалась, сославшись на то, что де непривычна она к плаваниям, и сказала, что останется лучше дома, нежели отправится в такое дальнее путешествие. Стал тогда сын конунга ее убеждать да уговаривать, увещая, что дочь ее бы порадовало, коли бы она приняла приглашение да приехала, и убеждал да уговаривал, пока она не согласилась. Тогда сели они все вместе на корабль и вышли в море.

В пути, однако, занемногось жене Мани, да столь сильно, что она есть-пить перестала и будто бы ко всему интерес всякий  утратила. Остался тогда сын конунга наедине с нею да стал расспрашивать, в чем причина ее худого самочувствия, она же ничего не хотела рассказывать. Наконец поддалась она на увещания молодца и открылась, что так ей нездоровится с начала плавания, что сморила ее болезнь морская да что не можется ей есть яства те же, что остальные все на кораблях снедают. И попросила она сына конунга присоветовать ей лекарство какое али снадобье от немочи замаявшей; тот же ответствовал, что неведомо ему средство такое, что могло бы ей вспоможествовать.  Еще сказал он, что есть на одном из кораблей мясо засоленное, токмо лишь сырое да к употреблению непригодное. Просветлело чело мачехи Мйадвейговой при словах этих, сказала она, что де сама способна готовить себе пищу ту соленую, и с того времени снова стала весела да любезна. Сына же конунга упросила никому о пустяках таких не рассказывать. 

Сказывают, будто съедала лиходейка аж по целой бочке плоти ежедень, а пока ела, то оборачивалась великаншей-огрихой мерзейшей да безобразнейшей, затем же снова принимала прежний облик человеческий.

Поразился Мани до глубины души и остолбенения полного, уразумев, с каким чудищем поганым жил. Подожгли они тогда с женихом Мйадвейг вместе порох на корабле с плотью засоленной – вспыхнуло пламя красное, раздался грохот оглушительный, да взлетело на воздух судно с людоедкою окаянною, человечьей женою притворявшейся. Обратился тогда Мани к гостеприимцу своему и просил рассказать обо всем да открыть, коли то ему ведомо, как приключилось с ними несчастье такое. Рассказал тогда молодец все, что сам знал, да отвел Мани к дочери его Мйадвейг, каковая поведала отцу обо всех проделках да кознях коварной мачехи своей да дочери ее, и опечалился конунг глубоко, да ненадолго, ибо нашелся для дочери муж достойный и любый.

Засим же поплыли они все вместе в родную вотчину Мйадвейг нареченного да закатили там свадьбу пышную с пиром веселым, и вносил на руках сын конунга Мйадвейг в дом свой, и были гулянья шумные с песнями да плясками, и текло вино рекою, и длилось то празднование тридцать дней и тридцать ночей – от одной луны до следующей. Конунгу же Мани надарили даров ценных да чудесных, и уплыл он обратно в свою вотчину, где правил до седых волос, и боле о нем нечего сказать в сказке сей.

О муже Мйадвейг надо сказать, что получил он от отца своего родную вотчину и сделался конунгом. Миновал так год, за который ничего важного для сказки не случилось, за вычетом того, что родила Мйадвейг сына крепкого да румяного, и до поры до времени жилось дочери Мани безмятежно да счастливо.